Крест Христов — Древо Жизни
(мозаика в базилике св. Климента в Риме, XIІІ в.)
Мученики – свидетели и братья Его – с Ним и в Нем. Приняв Крещение, они умерли. Они – мертвы, они крестились в смерть Его.
В древности купленный раб омывался во имя хозяина. Например, новоприобретенный раб Цицерона омывался во имя Марка Туллия Цицерона.
Те же, кто крестились во Христа, в смерть Его крестились. Христос – есть Смерть смерти. И они облеклись в Него – носящего побежденную, бездыханную смерть, как трофей, на Своем теле.
Каков Христос, таковы и Христовы. Они распяли смерть в себе. Они не живут – они умерщвляются весь день. Только так можно быть христианином – иначе нельзя.
Сами ли они сделали это? Нет. Человекам это невозможно. Только Христос совершил это – и пригласил их к Своему Жертвеннику, разделить жертву Его за жизнь мира.
Как Сын Человеческий, как Сын Мариин, он вобрал в себя мир – так, как вбирает его каждый из нас.Он, Человек Иисус Христос, переплавил мир в Себе, перестихийствовал все – и для этого стал «нагим и помазанным благовониями» Мертвецом. Он был мертв настоящей смертью – не той прообразовательной смертью гусеницы в коконе, когда ее уродливое земное тельце переплавляется в небесное существо с крылами-парусами. Ведь, переплавляясь, гусеница-куколка не мертва окончательно, и поэтому она не воскресает в прямом смысле слова. Это прообраз, только указывающий на тайну сотерии, исцеления мира, но не открывающий ее.
Как Сын Отца, Он совершил дело Отчее – ибо все Отец отдал Ему.
Он, живя жизнью Бога,
не мыслил, как о добыче
быть равным Богу.
Но все, чем владел, отдал Он,
жизнь раба приняв,
став подобен людям.
И облик принявший человека,
Он себя смирил,
став послушным до смерти –
даже до смерти крестной.
Потому и Бог Его выше всех возвысил
и даровал Ему Имя
выше всякого имени,
чтобы перед Именем Иисуса
преклонилось всякое колено
небесных и земных и преисподних,
и всякий язык исповедал:
Иисус Христос – Господь! –
во славу Бога Отца.
(Филипп. 2:5-11 – пер. архим. Ианнуария (Ивлиева)
«Все, что имел, отдал Он».
Он не оставил Себе ничего… Нет таких отношений между поколениями «мужских» богов в мифах Средиземноморья. Сын-бог забирает все у ослабевшего отца-бога. Лишь в хеттском мифе о сыне бога грозы звучит далекий отзвук того, что совершит Истинный Сын.
«И тот к отцу своему воззвал: «Ты рази, не жалей меня!» И Бог Грозы убил Змея (Иллуянку) и сына своего вместе с ним»…
Иисус, Сын Божий, Сын Человеческий – Тот, кто не знал греха, и кого Бог-Отец «соделал грехом». (2 Кор.5:21)
И это страшное и сложное место не всегда решаются переводить дословно.
«Не Знавшего греха Он соделал грехом вместо нас, чтобы мы стали праведностью Божией в Нем» (пер еп. Кассиана); (ЦСЛ – «Не ведевшего бо греха по нас грех сотвори, да мы будем правда Божия о Нем»)
«Ты рази, не жалей меня!»
Но – здесь нечто более этого:
«Он грехи наши Сам вознёс телом Своим на древо, дабы мы, избавившись от грехов, жили для правды: ранами Его вы исцелились» (1 Петра 2:24).
Но – говорит ветхозаветный евангелист Исаия:
«Он взял на Себя наши немощи, и понёс наши болезни; а мы думали, что Он был поражаем, наказуем и уничижён Богом. Но Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на Нём, и ранами Его мы исцелились. Все мы блуждали как овцы, совратились каждый на свою дорогу; и Господь возложил на Него грехи всех нас» (Ис. 53:4-6).
Христос убивает в Себе смертоносный грех и умирает Сам, в последней солидарности с последним грешником на земле, приняв осознанно, с жаждой, чужой удар и чужую, судьбу предназначенную не Ему…
«Христос умер на кресте для того, чтобы с нами разделить самое трагическое последствие нашего отступления, нашего отпадения от полноты общения с Богом. Он умер, потому что только смерть может выразить в предельном смысле, до предела любовь, себя отдающую для другого. Но мы не всегда готовы пожертвовать жизнью. И Бог, Который является самой Жизнью, для того чтобы мы не потеряли ее навсегда, пожертвовал Своей жизнью. Он согласился с нами разделить не только нашу смерть, но самое страшное условие этой смерти; пригвожденный на кресте Христос воскликнул: «Боже Мой, Боже Мой, зачем Ты Меня оставил?» Бог Его не оставлял; Христос в глубинах Своего Божества и даже Своего человечества, — нет, не терял Бога, но Он в Своем сознании вдруг соединился со всем человеческим миром, даже со всей тварью, на которую легло проклятие смерти из-за нашего падения, и это закрыло Ему Его человеческое сознание Его Божественной вечности. Он принял на Себя не только вещественную смерть, Он принял на Себя ужас потери вечной жизни, потери самой жизни с Богом», — пишет митрополит Сурожский Антоний.
…Мученик, мартир, свидетель истинный — тот, кто, умирая и умерев, приносит плод. Люди видят его свидетельство о Христе — мартирию, свидетельство в плоти его. Видят то, что нельзя рассказать словами, видят предание таины Христа, видят traditio symboli, передачу веры — не идей, а целокупной жизни, огня, в котором сгорает, светя другим свидетель – маленький феникс, чтобы стать великим фениксом в Великом Фениксе (позволю себе так перефразировать слова священномученика Иринея Лионского и Антония Сурожского). В страдании его немощной, бессильной, поруганной, осмеянной плоти является Христос — в чудесах ли природы вокруг него, или же в самом великом чуде — оживлении мертвой человеческой души, глухой и слепой, заплывшего холодным туком ожиревшего сердца, по слову Исайи.
«Распавшееся в прах нельзя восстановить, но Ты восстанавливаешь тех, у кого истлела совесть» — писал в своем глубочайшем и простом одновременно акафисте «Слава Богу за все!» митр. Трифон (Туркестанов).
Христос являет Себя, как Бога Всемогущего и Всетворящего – и разделяет эту немощь и эту наготу Своего мартира, свидетеля, мученика, разделяя с ним Свою Животворящую Славу. Слава, Шехина – это, в библейском языке, явление Бога в красоте твари. Безобразное и изуродованное тело свидетеля наполняется красотой того, кто «красен добротою паче сынов человеческих». В его унижении и боли, разделенных со Свидетелем Крестным, сияет Слава, которую Отец дал Голгофскому Страдальцу – «прежде мир не бысть».
И этот страшный парадокс, тайна Божественного умаления, тайна кенозиса настолько может быть близка, оказывается, сердцу человека, что, увидев и узрев ее в мартирии поверженного, умирающего страдальца, оно отзывается – и становится плотяным сердцем, на котором Дух пишет беззаконный закон Богочеловека Христа.
Мученик-свидетель свидетельствует о том, что Христос Распятый – это Бог Живой, и поэтому жизнь мученика – не жизнь, а «умерщвление весь день», он должен «вмениться, как овцы заколения», стать жертвой Богу – но не своей собственной, а частью Жертвы Его, Которую возносит Приносящий и Приносимый, Принимающий и Раздаваемый. Он пригубляет часть Чаши Его – та, что сияет тайной в предвечном Троическом Совете…
Полотно – пропитано кровью:
Христа и Деметрия
Животворящая смерть.
Митрополит Антоний пишет далее:
«Но задумаемся на миг о солидарности Христа. Как далеко она идет? Кого она обнимает? Кого она охватывает? Кем она овладевает, чтобы спасти его? Когда мы думаем о человечестве Христа, мы постоянно говорим: Да, Он уподобился нам, Он родился, рос, Он испытывал голод и жажду, Он уставал, Его окружала любовь и ненависть; Он отзывался радостью или горем — и в конечном итоге, Он умер… И нам порой кажется, что высшее проявление этой солидарность — Его смерть. На самом деле, эта предельная солидарность включает нечто еще большее.
Вы, наверное, помните, как апостол Павел нам говорит, что смерть — расплата за грех: грех как разделенность от Бога. Смерть — результат этой разделенности; никто не может умереть, если не познал эту разделенность. И предельная трагедия, высшая трагедия, благодаря которой мы можем благоговеть перед нашим Богом и уважать Его, в том, что ради того, чтобы разделить нашу судьбу, Он принял даже и это. Вспомните крик, который Он испустил на Кресте, самый трагичный вопль Истории: «Боже Мой! Боже Мой! Зачем Ты Меня оставил?» В Нем как бы померкло сознание Его Божества, и в этом «метафизическом обмороке» Сын Человеческий разделяет ужасную судьбу человека, который потерял Бога и от этого умирает; Он остался без Бога…
Ту же мысль мы выражаем уже не словами Евангелия, а в терминах Апостольского Символа веры, когда говорим, что Христос «сошел в ад». Ад, о котором идет речь, не дантовское место мучений; это более ужасный ад Ветхого Завета, шеол, место, где Бога нет, место радикального Его отсутствия… Да, Христос потерял Бога из солидарности с человеком — и Он сходит туда, куда сходят все люди: в окончательную и полную пустоту разлученности. Он сходит туда как человек, но вместе со Своим человечеством вносит туда полноту Божественного присутствия; и ада, как его понимал древний Израиль, больше нет. И тогда мы можем понять, что означает эта солидарность: Он согласился принять на Себя, подъять, усвоить Себе не только физическую смерть, но глубинную причину этой смерти, а именно, потерю Бога; можно было бы сказать, употребляя слово в его этимологическом значении, — атеизм, безбожие…
Видите, как далеко идет эта солидарность: не только Бог соединяется с человеком, не только Он не делает различия между добрыми и злыми — теми, кого общество принимает и кого оно отбрасывает, — Он соглашается усвоить Себе сердцевину человеческого ужаса, отсутствие Бога, чтобы быть с нами в самой глубине этого отсутствия. Он не только в сердцевине Истории, Он в сердцевине клятвы… И слова, за сотни лет до того написанные автором псалмов: Куда убегу от лица Твоего? На небесах престол Твой; в ад ли? но и там Ты еси… – для древних евреев звучали невозможностью, потому что для них шеол именно означал «место, где Бога нет» — как может Он быть там, где Его нет?.. И вот Он там: как Человек, Он принял отсутствие, как Бог, Он уничтожил это отсутствие». (Антоний, митрополит Сурожский. «Может ли еще молиться современный человек»)
От реальности символа, данного в Крещении – к воплощению этого символа в жизни без остатка. Евхаристия – это не только кусок освященного хлеба, это – живоносная смерть Христова, прорастающая колосом в нас, тем колосом, чье зерно не оживет, если не умрет. Через Крещение и Евхаристию проходят для того, чтобы осуществить крещальную и евхаристическую смерть в своей, простой и обыденной, сложной и печальной, человеческой жизни.
Отец Александр Шмеман пишет, что христианство не предлагает избавиться от страданий, оно предлагает единственный способ их разрешить – их активно принять.
Здесь, как в Гефсиманском саду, никакого «понарошку» быть не может. Дороги назад нет. Отдается все. Не ради толпы, эмоциональной победы и удовольствия. Сыграть нельзя. Тогда это будет не-настоящая смерть. Слова «сойди с креста» не могут быть услышаны и приняты.
Надо погрузиться в настоящую немощь, чтобы перейти на тот берег, на ту сторону пропасти – там иная, неведомая победа, о которой не знают здесь, а, случайно услышав, смеются. Нужно стать по-настоящему немощным – а не скрывать, не отдавая, остаток силы. Реальность смерти бьет по тебе – и ты позволяешь ей тебя уничтожить, лишить всего. Потому, что так поступили с Возлюбленным.
Православие.Ру
Ольга Шульчева-Джарман