Образ Богоматери Нечаянная радость
Никто не может словами исчерпать молитву, потому что она есть нечто совершенное, по сути принадлежащее не человеку, а ангелам, состояние по ту сторону мира сего; и ее нельзя ни выразить, ни описать. Человек может только что-то сказать о ней и более всего – о простом способе, каким она совершается, а об остальном его известит сама молитва.
Следует знать, что ни один человек не молится точно таким же образом, как другой, абсолютно ни один. Как ни один человек не говорит так же, как другой, никто не чувствует себя, как другой, никто не думает, как другой, и никто не таков, как другой.
Точно так же и молитва, которая есть выражение человека, устремление всецелого человека к Богу, не может быть подобна молитве другого. Поэтому отцы Церкви всегда, давая определенные практические советы, предоставляют человеку применять их, и сама молитва становится наставником для человека.
Если мы захотим предварительно определить какую-то схему молитвы, метод моления, то возникнет опасность свести все к методу и забыть о сути и цели, потому что молитва – не что иное, как средство, цель же – Христос, личность Иисуса Христа.
У молитвы нет абстрактной цели, она не какое-то неопределенное действие человека, а действие конкретное, определяющее, встреча, путь и встреча, единение Бога и человека – естественно, в той мере, в какой вы можете представить себе и понять это. Она такое сильное переживание, что никакое иное переживание в этом мире, каким бы глубоким оно ни было, не может устоять перед силой молитвы.
Потому сила и действие Церкви, которая реально изменяет, преображает и исцеляет человека, заключается по сути в молитве. Для нас, пребывающих внутри Православной Церкви, очень радостно, что мы – члены Христовой Церкви, Апостольской Церкви Христовой, верно сохранившей молитву. Православная Церковь – Церковь молящаяся, это Церковь, чьим высшим делом является богослужение. Тогда как на Западе, где апостольское предание утрачено, Церковь превратилась в светскую систему в светском государстве, молитва исчезла, и ее заменили дела: добрые дела, активность, проповедь, движения, благотворительность, социальное служение вытеснили это высочайшее дело Церкви –молитву.
В книге Деяний святых апостолов говорится именно об этом: первые христиане постоянно пребывали в молитве, учении апостолов и преломлении хлеба, то есть в Святой Евхаристии. Таковы три признака дела Церкви – молитва, апостольское учение, учение Церкви о молитве, и Евхаристия – наше участие в Господних Теле и Крови. Поэтому в нашей Церкви много богослужебных собраний, и она в первую очередь – служащая Богу Церковь.
В минувшие годы основания Церкви были расшатаны, поскольку к нам хлынули западные образцы и мы по ним судили обо всем. Мы перестали обращать внимание на богослужение, смотрели на дела, поэтому монашество отошло у нас на задний план, и развивалось только идеалистическое – на поверхности миссионерское – движение в Церкви, которое по сути было подражанием западным образцам; с добрыми намерениями, но по чуждым образцам.
Но в конце концов стало очевидным, что это явление не может удержаться в Церкви. Так все мы постепенно возвращаемся к истокам и учимся тому, что благодать черпается из молитвы, а содержание нашей христианской жизни – это благодать Святого Духа. Цель нашей жизни, как сказал русский святой Серафим Саровский, – это стяжание Святого Духа.
Если мы поймем это и передадим своему ближнему – ребенку, коллеге, тогда мы дадим ему нечто ощутимое; если же станем говорить ему о ценностях, идеалах, тогда мы будем говорить философски, а не богословски. Богословие – это опыт, а философия – это умозрение и идеи. Поэтому отцы Церкви, полностью, всеми силами посвятившие себя молитвенному деланию, говорили нам — естественно, сколько могли, — и передавали свой опыт и знание о молитве.
Для начала скажем о нескольких теоретических моментах. Всё в Церкви имеет целью исцеление человека, и поскольку исцеление это состоит в нашем возращении к состоянию до грехопадения – ибо грехопадение повредило нашу природу, исказило в нас образ Божий, извратило наши естественные энергии и помрачило красоту творения, – то сейчас Церковь как духовная лечебница заново воссоздает этот образ.
Главное, что было поражено грехопадением, – это наш ум, сердце. Когда мы говорим «ум», то в Церкви мы имеем в виду не мозг, разум, а совокупность душевно-телесных сил, духовных сил, то, что называется также сердцем. Грехопадением сердце человека было разбито, в него нахлынули страсти, и с тех пор человек страдает духовной шизофренией. Хочет одного, делает другое, думает о третьем, четвертого просит, он изменяется, переменяется, порой до такой степени, что сам себя понять не может и чувствует внутреннее замешательство.
Отцы Церкви, опираясь, разумеется, на философские знания своей эпохи, различают в душе человека части – разделение философское, однако вполне выражающее учение Церкви. Они учат, что у души имеются раздражительная, вожделевательная и разумная части. Первая – это сила гнева, справедливости, мужества. Вожделевательной частью являются желания человека – и телесные, и материальные, и даже духовные. Разумная часть – это рассудок, интеллект, как мы выражаемся сегодня.
После грехопадения эти силы в человеке рассредоточились, повредились и стали функционировать противоестественным образом, но все они должны вернуться в свое естественное состояние и соединиться, стать одним целым, человек должен стать несложным, каким его создал Бог. Поэтому вы иногда слышите, что в Церкви превозносятся простые люди.
Когда мы говорим «простые», «этот человек простой», «очень простой человек», то, по меньшей мере когда говорим среди духовных людей, имеем в виду не простоватого человека, иначе говоря – не глупого, и не какого-нибудь власть имущего человека, который выглядит очень демократично и весьма прост в своих манерах; всё это социологические схемы. Прост тот человек, который не думает лукаво: он как малый ребенок, сердце у него простое, доброе сердце, в нем нет хитрости, нет эгоизма, нет подозрительности, нет тайн за семью печатями. Соответственно, прост тот человек, который стяжал Божию благодать и все душевные силы его соединены.
Раздражительной части отцы противопоставляют Божию справедливость, Божию мудрость, Божее мужество. В качестве противоядия для разумной части они предлагают духовное чтение, духовное исследование, созерцание Божественных тайн, а для вожделевательной части – воздержание, аскезу и целомудрие, с крещением всего в купели молитвы. Иными словами, молитва – это движение всех сил человека к Богу. Это, однако, далеко не просто и не наступает неожиданно; к примеру, я сижу дома, занимаюсь всякой всячиной, в уме у меня самые разные представления, но я выключаю телевизор, иду молиться – и вот я уже в духовном состоянии. Так не бывает. Молитва нуждается в подготовке, она нуждается в среде, условиях, в которых ей можно было бы развиваться.
На уровне практики нам, прежде всего, необходимо правило. То есть у человека должно быть правило – каждый день совершать небольшое правило на несколько минут, небольшое, поскольку если он примется за большое, то не сможет удержать его. Как говорят отцы, лучше идти с малым, но постоянным трудом, чем с большим трудом и быстро остановиться. Лучше маленький труд, что-нибудь маленькое, но чтобы это было постоянно, чем что-то большое, что быстро завершится.
Молитва – матерь и царица всех добродетелей
Надо начинать молиться по несколько минут — пять минут вечером, две утром. Затем постепенно увеличивать время – добавлять по две минуты за неделю, по минуте за неделю. Будете добавлять по минуте за неделю – через год придете к тому, что каждый вечер будете молиться по часу и более.
Однако, как я говорил ранее, нужны предпосылки, то есть ни один человек не сможет молиться правильно, если не постарается соблюсти всё, что говорится в Евангелии и о чем учит Церковь, потому что молитва – это «концентрат». Мы словно складываем все Христовы заповеди, всю борьбу, которую ведем, в один сосуд, выжимаем всё, и получается одна капля. Эта капля и называется молитвой.
Для большей конкретики поговорим о том, что всем более или менее известно. Я имею в виду так называемую монологичную молитву «Господи Иисусе Христе, помилуй мя» – умную молитву. Эта молитва действительно является тайной Церкви, это очень страшная молитва. Она как бомба, которая с виду может быть такой маленькой, но пускает на воздух всё здание.
И она действительно бомба, ибо стоит человеку стяжать и усвоить ее, он начинает видеть, как в глубине его сердца разверзается пролом, через который начинает вытекать вся грязь, все страсти, все грехи. Внутри человека происходит глубокое зондирование, и одновременно с этим Божественная благодать проникает в глубины его существа.
Надо знать, что только Бог входит в сердце человека, никто больше! Даже ум не входит в глубины нашего сердца, но только Бог, потому что Он создал сердце человека. Поэтому наши глубины, сердце глубоко, как говорится в Писании, ведомы только Богу, Святому Духу, и Святой Дух открывает Себя людям, которые молятся.
Человек начинает постепенно творить молитву, повторять ее, простым способом: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя», – однако при некоторых предпосылках. Какая же из них первая? Крайнее смирение, то есть он должен понять, что обращается к Богу, а обращение к Богу не делается второпях. Бог – Тот, Кто создал небо и землю, Кто держит их в Своей руке, Кто привел нас из небытия в бытие; это Бог, Который нас ради в конкретный исторический момент стал Человеком, был распят, умер за нас, чтобы и мы получили спасение. Вот что первое – осознание того, к Кому мы обращаемся: к Богу.
А затем – «помилуй мя», то есть ощущение Божественной милости. Мы нуждаемся в Божией милости. Если мы будем так продолжать – с осознанием величия Божества и нашей крайней нужды в том, чтобы улучить Божию милость, – тогда можно сказать, что на уровне практики мы обрели два крыла, на которых подобает лететь, и сейчас мы начинаем заполнять свое время молитвой.
Вначале эта молитва произносится устно, вслух, в голос. Когда мы одни, нам нетрудно шептать или даже произносить вслух молитву много раз, исключительно много раз, поскольку каждая молитва – как удар по скале, закрывающей наше сердце, по скале, которой является нашей сердце. Потому что сердце человека иногда бывает таким твердым, что напоминает гранит, и человек, который молится, словно держит большой молот и бьет по этой скале, чтобы разбить камень сердца. Каждый раз, когда он наносит удар, откалывается кусок, камень рушится; он ударяет, ударяет, ударяет, пока сердце не разобьется; и когда оно разобьется, человек становится человеком. И так он заполняет свое пустое время (молитвой). Идет ли, ждет ли, ведет ли машину, едет ли – повсюду. Заполняет пустое время.
Сначала важно количество, а не качество. Он стремится произносить молитву много раз. Если может творить ее качественно – то есть с вниманием, умилением, – то хорошо, если же не может – не беда, пусть только творит молитву. И пусть не смотрит на свой ум: ум его может где-то витать, блуждать, думать о срамных вещах, думать о чем угодно и находиться где угодно – он же пусть продолжает творить молитву. Отцы даже говорят, что когда мы согрешаем – это нечто дерзновенное, но они так сказали, – в тот миг, когда человек согрешает, совершает самый ужасный грех, даже тогда он должен молиться. Иными словами, надо иметь дерзновение устремить ум свой к Богу и сказать:
— Вот видишь, что я делаю, но вопреки этому молюсь!
То есть я не могу делать что-то другое, но хоть уста мои взывают к Богу. И это уже что-то. Это как если кто-нибудь падает в бездну и ухватится за веревку. Держит он веревку, не выпускает, и придет час, когда Бог его помилует. Бог поможет, и он воспрянет.
Часто бывает так, что многие люди молятся, но погружены во мрак, они не видят просвета, не чувствуют утешения, не слышат ответа, их молитва – это духовный мрак и ад. Человек, который чувствует себя таким образом, должен естественно иметь дерзновение, потому что он похож на больного раком, который проходит через химиотерапию, волосы у него выпадают, его тошнит и прочие дела, но это тоже условие исцеления.
Человек должен углубиться внутрь себя, потому что там происходят две вещи. И первое вот что: в глубине души таится колоссальный эгоизм, скрытый для его глаз. Когда молитва ударяет внутри, выползает тьма, и эта тьма, живущая в нем, должна выйти. К сожалению, это самое тяжкое переживание для того, кто начинает молиться. Вместо того, чтобы обрести свет, он встречает мрак, вместо того, чтобы встретить Бога, он видит ад, вместо того, чтобы выплыть, он тонет, и те из вас, кто читал житие святого Силуана Афонского, помнят, что он тоже утопал в аду, в аду отчаяния, погибели, но Господь явился и сказал ему:
– Держи ум свой в аде, ты должен быть в аду, но не отчаивайся!
И вот человек продолжает копать и ударять, пробивая глубины своего бытия молитвой, проявляя терпение, он лелеет надежду, надеется, что действительно получит Божию милость.
Ведь Сам Христос в Евангелии говорит нам, что всё, чего мы ни попросим в молитве, получим. Невозможно, чтобы Христос изрек ложь! Он сказал нам: стучите, и отворят вам,– откроется дверь; просите, и непременно получите. Если вы не получаете, то это означает, что вам нужно еще просить, настаивать, быть терпеливыми, не терять дерзновения, – ударяйте в камень вашего сердца, и Святой Дух непременно разобьет его.
Не нужно отчаиваться, когда видите этот мрак, когда видите, что ум ваш не собирается. Многие молодые люди из подвизающихся говорят:
– Отче, я молюсь, но не могу собрать свой ум, он носится там и сям. Я вообще не могу его удержать!
Не бойтесь! Старец Паисий приводит следующий пример: ум может бежать, но клубок держит Христос. Он рассказывал, как в их селе дети ловили воробьев, привязывали им к лапке нитку – это было для них забавой – и отпускали, но клубок держали в руках. Они, бедняжки, летели и думали, что свободны, что-то чувствовали у себя на лапке, но поскольку летели, то их это не тяготило: крылья-то у них были свободны. Когда же через некоторое время дети принимались сматывать клубок, воробушки возвращались назад. Им старец Паисий уподобляет человека, который молится, а его ум носится там и сям. Он говорил:
– Это ничего, чадо мое! Клубок да будет у Христа, а он пусть себе летит! Куда он денется? Вернется назад в определенный момент.
Так бывает с человеком, который призывает Божию милость. В то время, как он утопает в этом пространстве, но проявляет терпение, в глубинах его бытия зарождается надежда – надежда на Божию милость. Эта надежда начинает рассветать исподволь, и по его труду, настоятельности и силе свет этот постепенно преодолевает мрак.
Плоды молитвы изобильны и бескрайни. Есть великие плоды молитвы, украсившие святых: великие благодатные дары, чудеса святых, которых мы, разумеется, достигнуть не можем, но хотя бы будем знать о них теоретически. Человек получает пророческий дар, становится прозорливым. Всё то, о чем Христос сказал нам в Евангелии, подтверждается в жизни людей, которые молятся. Но тут, в повседневности, мы – молодые люди с великими немощами, что же происходит с нами?
Кто действительно молится, тот достигает одного великого результата – он становится социальным, общительным человеком, поскольку молитва обладает этим свойством выводить человека из его индивидуализма и соединять в первую очередь с Богом. Когда она соединит его с Богом, то заодно с этим человек легко соединяется со всеми остальными и уже не страдает от одиночества. Если кто страдает от одиночества, это означает, что он не молится. Кто молится, тот может быть совсем один, он может быть отшельником, жить в глухой пустыне, он может быть один и в Никосии, Афинах и не иметь ни одного друга, но утешение молитвы пребывает в нем.
Кто молится, тот действительно общается с другими. Его сердце общается, он не чувствует себя одиноким, а потом и перестает иметь абсурдные претензии к другим, что являлось порождением его индивидуализма и эгоизма. Когда хочет, чтобы его понимали, он не говорит:
— Меня не понимают! Меня никто не понимает!
Эти болезненные слова говорит человек, не вкусивший того, что значит Святой Дух, что значит молитва. Потому что как ты можешь ждать, чтобы тебя поняли? Кто тебя должен понять? Давайте перевернем вопрос: а ты кого понял? Ты кого принял? Ты сам себя понял? Ты сам себя принял? Как же другой может понять тебя? А кто такой другой? Такой же человек, как и ты! Что такое другой человек? Почему ты ищешь у него того, чего он не может дать тебе? Ты хочешь, чтобы он понял тебя, принял. Поэтому и начинаются потом болезненные сентиментальности:
— Я люблю тебя, а ты меня нет! Я не могу жить без тебя!
И плачут несчастные девушки, и получаются все эти травмы и трагедии, которые мы порой наблюдаем. Почему? Потому что мы возлагаем завышенные надежды на людей.
В тот час, когда человек почувствует себя так, – и это очень естественно, чтобы вы, люди молодые, чувствовали подобные вещи, – он должен начать думать смиренно и молиться, по сути – направлять всё свое сердце, всё свое израненное сердце ко Христу, он должен научиться не ждать от других того, чего они не могут ему дать, потому что у них этого нет.
Что бы ни делал другой, он человек. Никакой человек не может совершенно утешить другого человека. Это ошибка – желать обрести покой в каком-нибудь человеке. Любой человек, как бы он ни любил вас и как бы ни любили его вы, – загляните внутрь себя, – имеет ограниченные возможности. Он человек, у него мало сил, у него малая вместимость, один только Бог дает всецелый покой человеку, и только Бог никогда не отталкивает человека и никогда нас не разочарует! И не предаст нас, не бросит.
Следовательно, то, чего мы ищем у других, надо искать у Бога; а перестав ждать этого от других, мы поймем, что другой существует не только для того, чтобы давать нам, но и чтобы брать у нас, и надо не только просить у него, но и давать ему. Мы хотим, чтобы он нас выслушал, чтобы мы выговорились перед ним. А почему бы тебе не дать другому выговориться перед тобой? Почему ты сначала не поговоришь с самим собой? Вот в чем дело. Ты не даешь ничего, а хочешь всё взять! Например: «Здесь и сейчас! Я хочу говорить с тобой здесь и сейчас!» И начинаются претензии, а после появляются болезни, психологические травмы, разрывы, всё то, во что мы впадаем и из чего потом вообще не можем выбраться; мы заходимся в плаче, становимся героями в собственном представлении из-за того, что страдаем от притеснения людей. А от нашего притеснения никто не страдает? Бог знает. Это мы воображаем себя героями.
Знаете ли вы, что молитва – это действительно самое эффективное средство от того, чем страдают сегодня молодые люди? Человек, который молится, не бывает борим всем этим. В противном случае он делает нечто другое – не молится, то есть не ищет Бога, а ищет другого – ищет человеческого утешения, он не научился искать Божией милости. Потому что возможно только так: или Бог лжец, или мы негодные. Бог не лжец. Значит, что-то не то с нами.
Что касается вопроса: означает ли тревога отсутствие веры?.. Даже то, что вопрос написан на таком листочке… уже признак тревоги. Потрепанный листок, который, если бы на нем и ничего не написали, дает повод для целой беседы. Вырванный наспех из какой-то тетрадки.
Тревога – это не только признак отсутствия веры, но и признак беспорядка. Не смейтесь. Знаете, ведь человека иногда видно в мелочах; и встретив святых, вы увидели бы, что они совершенны даже в частностях. Мы видели святых отшельников, людей, у которых в келье – там, где они жили, в их пустынных местах, – не было ничего: у них был такой чин жительства. И всё, что они делали, они действительно делали как можно лучше, даже самую простую вещь. Надо помидор порезать – они резали его отлично. Поэтому будьте внимательны к деталям. Особенно девушки.
Тревога побеждается и уничтожается молитвой, потому что тревога в сущности происходит от натиска среды, натиска событий мира сего: наваливаются уроки, спешка, наши немощи, страсти, всё – и нас охватывает тревога. Молитва обладает следующим свойством: как только она начнет совершаться в человеке, она выводит его из всего этого, дает ему другое ощущение времени, другое ощущение вещей мира сего. Она заставляет его подняться над всем этим – делает его не бесчувственным, а чувствительным, но неуязвимым для событий мира сего.
Первое, о чем говорят отцы: она освобождает ум и сердце от среды, и поскольку именно среда порождает тревогу, то молитва действительно освобождает от тревоги. Так человек, который молится, и молится с чувством, избавляется от всего этого, поскольку, что бы ни случилось в его жизни, даже смерть – во всех ее формах, не только как биологический факт, – он просвещается Христовым присутствием.
Скажу вот еще что: именно в Церкви, где человек проводит помногу часов, исчезает натиск среды, потому что Церковь подает человеку силу отстранить от себя вещи мира сего, особенно святая литургия. Поэтому важно научиться ходить в церковь. Церковь, богослужение похожи на самолет, ты действительно так чувствуешь себя: туда заходишь и хочешь – не хочешь, понимаешь – не понимаешь ты в самолетах, но летишь вместе с другими. Самолет взлетает вместе со всеми находящимися внутри. На это похоже богослужение.
Вот ты пришел на литургию и стоишь пень пнем. Пусть так, пусть даже ничего не понимаешь, но ты приди только, и будь ты хоть пнем, сухим бревном, и пусть ум твой, если хочет, витает, скитается и носится где-то там… Но и дерево в Церкви освящается, и камни, и пыль. Поэтому, когда мы в монастыре подметаем храм, мы не высыпаем пыль в мусорное ведро: у нас есть специальное место, куда мы ее выбрасываем, потому что в храме даже пыль священна. Точно так же и всякая вещь, которая была в храме, уже не используется для какой-нибудь общей цели. Этот стол ты уже не можешь взять и пойти с ним на шашлыки: он освящен.
Итак, мы говорим о практическом уровне: вот человек постоянно повторяет молитву и доходит до некоей точки – знаете до какой? Он научается плакать. Слезы – это признак молитвы. Через слезы действует молитва в человеке. Пока ты не плачешь, ты будешь страдать. Если же научитесь плакать, начнете отдыхать душой. Поэтому отцы исключительно много говорят о слезах.
Ты скажешь мне: «Что ж нам теперь, взрослым людям, начать плакать как дети?» Хорошо, женщины могут плакать, их слезы недорого стоят. Я говорю это не потому, что имею что-нибудь против женщин! Но дело действительно обстоит так, что им легко заплакать, и они могут употребить свои слезы на добро. То есть когда они плачут так, то эти слезы, что с легкостью катятся по женскому лицу, могут насадиться в молитве. Они действительно приносят большой плод. И поэтому женщины молятся исключительно много, с великой силой. Но и у мужчин тоже должно быть нечто подобное, потому что если человек не научится молиться со слезами, он не сможет обрести сущность своей молитвы.
Поэтому каждый день, каждый вечер, когда мы одни в своей комнате, нужно уделить немного времени себе и начать молиться с сознанием величия Бога и Его милости, и так, чтобы начать плакать. Когда научитесь плакать, тогда вы действительно вошли в духовную жизнь. Святой Исаак Сирин говорит, что духовная жизнь начинается со слез. Парадоксально, абсурдно звучит сегодня: «пойти молиться и заплакать». Но по-другому нельзя.
Вспомним-ка, как поступали старые люди, которые были так добры и мудры и так легко начинали плакать. Вы помните похороны в былые времена? Какие хорошие похороны тогда были! Идешь туда и слышишь рыдания, плач. Но вот закончилось погребение – и люди уже спокойно едят и спят. А сейчас: начинаются похороны – люди пьют антидепрессанты, закончатся – они идут к психиатру. 15 лир за 45 минут – бедные врачи, им тоже нужно на хлеб заработать, – и вот карманы у людей уже забиты таблетками. Потому что они не плачут, даже на похоронах сегодня не плачут.
Когда я в Солониках учился в университете, то узнал как-то, что произошла авария и два человека погибли. Я уже давно не слышал похоронных причитаний и сказал себе: пойду послушаю, как люди плачут, поплачу и я, так сказать. Пришел на отпевание в митрополичий храм во имя святителя Григория Паламы в Солониках и стал ждать, как на Кипре, когда появится гроб, чтобы услышать эти душераздирающие крики. И вот вносят гроб, и ничего. Не буду говорить, что было полно цветов и каких-то венков. Сначала я даже подумал, что тут будет свадьба. Но вот закончилось отпевание, священники назвали имя покойника, спели тропари – и всё. Это ужасно.
Не плачут, а потом и не смеются тоже. Кто не плачет, тот и не смеется. А если смеется, то как-то так, не в полную силу. Он не смеется от души, всем своим существом, так, чтобы лопнуть со смеху. Всё становится поверхностным: плачет он поверхностно, смеется поверхностно, любит другого поверхностно, всё происходит как-то так и не достигает глубины его бытия.